Иллюстрация к книге Светланы Замлеловой «Блудные дети, или Пропадал и нашелся»За три вечера прочитал повесть Светланы Замлеловой «Блудные дети, или Пропадал и нашелся»^[1].

В первый вечер медленно, испытующе, как по минному полю.

Во второй – все вовлеченее и быстрее, дочитав до середины.

И наконец, в третий – уже не мог оторваться, пока не дочитал до конца.

Это связано с тем, что для меня книга стала во многом личным текстом, в чем-то даже автобиографическим, письмом из прошлого. Читая о главном герое со звучным именем Иннокентий Феотихтов, о его злоключениях, я поневоле вспоминал себя в то же самое время, свои студенческие годы, друзей и знакомых того периода, так или иначе повлиявших на мое становление, сравнивал себя с ним, сопоставлял атмосферу Киева с Москвой, наконец, тернистый путь к Богу героя с тем, что довелось пережить мне, и схожий итог наших одновременных путей. Совпадений, перекличек, коннотаций и ассоциаций оказалось более чем достаточно.

***

Название книги сразу же отсылает читателя к евангельской притче о блудном сыне (см.: Лк. 15: 11–32). Вторая часть названия – прямая цитата последних ее слов.

Повесть представляет собой художественную реинтерпретацию притчи о блудном сыне

По сути, повесть представляет собой художественную реинтерпретацию богооткровенного рассказа о конфликте отцов и детей, об уходе сына от отца в поисках самостоятельной, независимой, счастливой, разгульной жизни, о плачевных, разрушительных и губительных последствиях непослушания и, наконец, о покаянии и возвращении к отчему дому.

Олицетворением отца в повествовании является многострадальная Россия 1990-х, Россия униженная, оскорбленная, поруганная, не помнящая родства своего, обольщенная чуждыми и враждебными ей идеями и ценностями, отрицающая свою исконную и традиционную культуру и веру. Это Россия в немощи и поношении.

И все же под этой гнилой ветхой одеждой скрывается исконная, настоящая Россия, как она была замыслена и благословлена Богом. Вопреки всему она остается собой, сохраняет свой русский дух и душу в пораженном проказой теле. Нужно только его суметь почувствовать и уверовать в него. Как гласит самое известное четверостишие Федора Тютчева:

«Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить».

Иерей Тарасий БорозенецВ свое время блж. Августин писал: «Метется душа наша, Господи, пока не успокоится в Тебе». Так и душа русского человека страдает, мечется, тоскует с того момента, как отрывается от родной земли, своих духовных корней, пока, наконец, снова не восстанавливает единство со своей Родиной.

Первое, утраченное, единство было скорее привычным, детским, интуитивным, неосознанным и потому не ценимым. Поэтому его так легко потерять, что, собственно, и произошло с героями повести.

Второе единство является уже выстраданной, всецело осознанной святыней, в которую веруют, которую берегут и готовы защищать ценой своей жизни.

Первую любовь оставляют, не ведая, что творят; вторую уже чрезвычайно тяжело предать. Если это происходит, то из-за трусости, неуемной гордыни и подлости. И предательство это сродни духовному и зачастую физическому самоубийству, чем и закончил друг главного героя Макс.

Нет более несчастного и ничтожного человека, чем предатель. Предавая свою Родину, свою веру, человек, по сути, предает свое Я и тем самым обрекает себя на муки совести, на презрение бывших своих и чужих.

***

Книга написана в исповедальной монологической форме – с точки зрения одного главного героя, без каких-либо вставок от автора или других персонажей. Текст представляет собой прямой открытый монолог с читателем.

Книга написана в исповедальной монологической форме – с точки зрения главного героя

Тем самым произведение перекликается с автобиографическими исповедями блж. Августина и Л.Н. Толстого, повестями Максима Горького. Перед нами осмысление собственного, личного пути от греха к праведности, от зла к добру, от заблуждения к истине, от гибели к спасению.

Поскольку главный герой, он же рассказчик, еще молодой человек, студент, язык повествования достаточно прост, безыскусен, прямолинеен; а изложение отрывочно, не всегда последовательно, подчас сумбурно. Он одновременно и рассказывает, и осмысляет, и оценивает, и пытается назидать, то отвлекаясь, то забегая вперед.

При этом рассказчик говорит только о том, что знает, что сам пережил, не додумывая и не фантазируя. Поэтому у читателя складывается более-менее полное впечатление о судьбе главного героя; о жизни его умершего друга уже со многими лакунами. Роль других персонажей принципиально эпизодична. Они появляются, какое-то время живут вместе с героем и в итоге исчезают из его жизни.

Собственно, и судьба главного героя остается открытой и до конца не ясной. Мы понимаем, что он пришел к вере, обрел дар Православия, но как он распорядится этим даром в дальнейшем, остается за рамками повествования. Остается надеяться, что мы узнаем об этом из других произведений автора. Все это делает повествование реалистичным, живым, откровенным и честным.

Герой пытается все рассказать так, как было, ничего не скрывая, как на исповеди, чтобы предостеречь читателя от совершенных им ошибок. Поэтому здесь все на поверхности, нет ничего ни за пазухой, ни за душой. И ты почему-то веришь ему так, как веришь случайному попутчику, рассказывающему тебе о своей жизни в купе поезда. К тому же ты и сам был таким же и на опыте знаешь, о чем он рассказывает.

Жизнь человека – луч личного опыта в темноте неизвестности. Кто-то в этот луч попадает, кто-то выпадает из него. Очень многое так и остается неизвестным. Так и герой повести. То, что ему остается неизвестным, таким и остается. Он даже не пытается узнать и рассказать о том, что стало с другими героями, как сложились их жизненные судьбы. Это произведение с принципиально открытым концом, потому что его завершающим аккордом является аккорд надежды.

Перед нами два-три года из жизни молодого человека, который не понимает себя, не может в себе разобраться, бросается во все тяжкие, заигрывает с лукавым, чуть не дойдя до убийства, бежит за границу, где переживает кризис одиночества, тоски и неприкаянности, наконец, возвращается на Родину, где обретает забытую веру, а вместе с ней – самого себя настоящего.

Герой сначала забывает о своей вере, тем более что он ее толком и не знал; пытается попробовать и принять другие верования, затем разочаровывается в них, возвращается и открывает свою, исконную, родную. Эта вера дает ему ощущение полноты и красоты жизни, дает надежду на лучшее.

Перейдет ли эта надежда в любовь, то есть в практическое воплощение обретенной веры в жизнь – вот в чем вопрос, который возникает по прочтении книги. Хочется верить и надеяться, что пережитые и отвергнутые соблазны поспособствовали формированию прочного духовного иммунитета у героя и он уже никогда не отречется от своих святынь.

***

Единственный, но важный момент, который, как мне сначала показалось, выбился из понятной и натуральной манеры повествования, это философская теория героя о свободе. Для студента он слишком хорошо и ясно ее излагает, никак к этому не готовясь, импровизируя с чистого листа. Само по себе это выглядит маловероятным. По сути, он проповедует ницшеанскую свободу сверхчеловека за пределами добра и зла, философию Раскольникова («тварь ли я дрожащая или право имею»), по ходу довольно мастерски разбивая все возражения либеральных оппонентов. Остается совершенно непонятным, как и когда в таком возрасте он умудрился прийти к таким убеждениям, их глубоко продумать и обосновать, не будучи к тому же философом по образованию.

Это скорее была пора вопросов, чем ответов, время метаний, поиска и становления своих убеждений

Я тоже был студентом в эти же лихие девяностые. И, судя по себе, это скорее была пора вопросов, чем ответов, время метаний, поиска и становления своих убеждений, а не готовых оригинальных теорий. Поэтому стройные философские откровения героя поначалу показались мне сомнительными.

Впрочем, позже я понял, что сумбурно-спонтанное рождение «новой философской теории» героя можно объяснить тем «духом противления», противоречия, которым он был «одержим», оказавшись в чужом и враждебном для себя обществе, желая выделиться и тем самым самоутвердиться, завоевать свое место под солнцем. Возможно, именно этот дух и подсказал ему, что и как говорить, чтобы стать своим в престижной элитарной тусовке.

С этой духовной точки зрения все становится на свои места и видится вполне понятным. «“Диаволов водевиль” — вот что это было такое»^[2] – как впоследствии резюмирует сам Иннокентий.

***

Главная тема повести – тема самоопределения русского молодого человека, тема поиска себя в девяностые годы. Это было время торжества безудержной либеральной свободы, вернее, вседозволенности, бурным мутным потоком хлынувшей к нам с Запада.

Именно в самоопределении, в свободе заключается главный, динамичный, живой нерв существования человека, во всяком случае, в наше время. Когда-то таким нервом могли быть другие силы человеческой души – разум, эмоции, инстинкты. Были и такие эпохи. Но сегодня – это, безусловно, свобода и еще раз свобода.

По сути, с развалом СССР, с падением «железного занавеса» и провозглашением плюрализма мнений, прав и свобод личности молодые люди оказались предоставлены сами себе, вынуждены были выбирать между разными концепциями свободы:

• советской свободой служения коммунистическим идеалам, о которой в повести ничего не говорится, а между тем этот левый вариант был и многие тогда выбирали именно его,
• либеральной свободой нравственной вседозволенности, доходящей до экспериментирования над своим сознанием и биологической природой,
• откровенно бесовской, люциферианской свободой тайных обществ, позволяющей ощущать свою избранность, превосходство над остальными и безнаказанность при совершении преступлений,
• откровенно бандитской, криминальной свободой индивидуальной и групповой преступности, которая также осталась за рамками рассмотрения, хотя в те времена цвела буйным цветом и максимально романтизировалась, погубив немало молодых людей,
• религиозно-буддийской, восточной свободой самоустранения из мира и ментального самоубийства, которая немного упоминается в произведении,
• религиозно-православной, русской свободой поклонения и служения Христу воскресшему, которая появляется лишь в конце повествования как благой итог поисков героя.

Таковы были основные варианты теоретической и практической жизненной самореализации молодого человека в те годы. Выбирать приходилось именно между ними.

***

Главный конфликт повести – конфликт между, с одной стороны, свободой либеральной, модной, популярной, выгодной, главенствующей везде и всюду, сулящей удовольствия и мирской успех, с другой, внутренним, сердечным стремлением человека обрести подлинное, естественное, свое, родное бытие.

В итоге герой обретает его в песнопениях о воскресшем Христе, оказавшись на пасхальной службе в русском монастыре. В книге нет описания того, как именно это происходит внутри героя. Есть только описание внешних событий и констатация самого факта обращения. Только что ничего не было – и вот оно уже есть.

Обращение к вере героя подобно акту сотворения сущего «из ничего». Это чудо и тайна действия благодати Божией на душу человеческую, которые просто не поддаются словесному описанию. Поэтому со стороны обращение может казаться нереалистичным и неправдоподобным. Еще вчера человек был одним, а уже сегодня всецело внутренне преобразился и даже внешне изменился, стал другим человеком. Именно так чудо обращения человека и происходит. Это подтверждают те, кто его пережил.

Не пережившим же остается или поверить, или усомниться. Поверившие тем самым делают возможным для себя пережить этот удивительный, мистический опыт встречи с Богом, если пожелают, конечно.

***

В книге прекрасно описано человеческое непостоянство, непрочность нашей воли, ее удобопреклонность ко греху в силу расколотости нашего существа на дух (разум) и плоть (телесные ощущения).

В книге прекрасно описано человеческое непостоянство, непрочность нашей воли, ее удобопреклонность ко греху

Для героя одно – теория, взгляды и убеждения, которые могут быть весьма и весьма радикальными и бескомпромиссными, а другое – практика, реальная жизнь, которая разворачивается по законам не ума, но плоти, руководствуется похотями, страстями и влиянием окружения, среды, тусовки, моды. Герой зачастую думает одно, говорит другое, а делает третье.

От этого раскола, растроения в себе он мучится, страдает, ощущает всю фальшь и ложь существования, осознает искусственность своего бытия, внутреннее несоответствие самому себе, хотя и сам еще не знает, в чем же оно заключается.

С особенной силой расколотость человека и его склонность к совершению безумных разрушительных и губительных поступков проявляется в молодости. Молодость – это пора самоопределения, когда преимущественно совершается становление личности, задается основной вектор ее земной и вечной жизни.

В этом заключаются яркость, увлекательность, романтичность, преисполненность силами и надеждами, из которых вырастают дерзость, радикальность и самонадеянность этого возраста. Обратная сторона молодости выражается в недостаточности знаний и опыта, нестабильности, изменчивости, склонности к риску, подверженности влиянию извне, неприятии мнения самых близких и родных, отвержении их авторитета, непоследовательности и противоречивости.

Молодые зачастую не доверяют и даже отвергают советы родных, считая их замшелыми, устарелыми, не актуальными, при этом безоглядно доверяя чужим, лишь бы только они были одеты в одежды моды, современности, прогрессивности и противостояли традиции.

***

В книге чрезвычайно ярко показано, что «свобода иметь» (чужие убеждения, ценности, чужой образ жизни, чужие страны) естественно переходит в «свободу казаться». Человек начинает жить так или иначе, не потому что он сам этого искренне хочет, но исключительно ради того, чтобы соответствовать отведенной ему другими роли, чтобы играть и изображать из себя то, что от него ждут и хотят увидеть. Таким образом, человеческое существование становится совершенно искусственным, игровым, ненатуральным.

Лицедейство как образ жизни делает русского человека глубоко несчастным. Он хочет не казаться, но быть – быть самим собой, а не кем-то другим. Быть или казаться – вот в чем вопрос.

Разочарование в «свободе иметь» и «свободе казаться» ведет человека к поискам «свободы быть». Человек ищет то, что ему соответствует, что для него является естественным и родным. Русский человек взыскует свободы быть самим собой, а не казаться кем-то другим, не русским, иностранным.

В девяностые годы прошлого века такая понятная и естественная потребность быть собой, ценить и любить свою культуру, историю, страну, государство вдруг стала не то что не популярной, но даже постыдной и предосудительной. «Патриотизм – прибежище негодяев», – любили повторять властители дум того времени.

Безоглядное хаянье, безудержное очернение всего своего, русского, фанатичное преклонение перед «святым» Западом, его либеральными идеалами и ценностями были возведены в ранг главных добродетелей, стали составляющими квазирелигии западоцентризма.

В настоящее время одни адепты этой религии уехали из России, другие остались. За тридцать лет оголтелой либеральной пропаганды сформировался целый «креативный класс» таких людей. Однако ситуация постепенно меняется. Следует признать, что морок поклонения Западу постепенно рассеивается.

Слава Богу, сегодня, проходя через трагические испытания, которые во многом являются закономерным следствием либеральных девяностых и двухтысячных, мы снова открываем для себя простые истины любви к своей земле, вере, культуре, истории, языку, традициям, ко всему тому, что вместе называется Родиной или Отечеством. Открываем, потому что во времена исторических перемен и потрясений опереться можно только на свое, исконное, традиционное, на что опирались все наши предки в трудные периоды, которых было предостаточно в нашем великом прошлом.

Во времена исторических перемен и потрясений опереться можно только на свое, исконное, традиционное

Чужое, тем более плохое чужое, не может сделать русского человека сильным и счастливым. Таким нас может сделать только родное, русское. «Где родился, там и пригодился», – гласит русская народная пословица. При этом русская культура и историческая традиция насквозь пронизаны православной верой и образом жизни, осознаем мы это или нет. Живя на своей земле, честно постигая свою родную историю и культуру, человек обязательно приходит к Православию и оказывается перед самым главным выбором в своей жизни: за или против.

Особенно резко и ярко это ощущается после разлуки с родной землей, народом, языком, верой, когда человек вдруг осознает, какое сокровище он утратил. То, что раньше не ценилось и не замечалось, потому что было привычной данностью от рождения, за границей кажется утраченным раем. Так, собственно, и произошло с героем повести. Он не вынес знаменитой русской ностальгии и вернулся обратно, но уже совершенно другим человеком – истосковавшимся по Родине и открытым к принятию ее духовных сокровищ.

***

Еще одна важная тема книги – это тема искусства, его предназначения и границ. В разлуке с Родиной герой пытается найти духовное отдохновение в искусстве – в занятиях живописью. Но и тут не может обрести душевный покой, потому что мерит себя максималистской русской меркой – взглядами на искусство Льва Николаевича Толстого.

Казалось бы, людям нравится, они готовы платить тебе за работы большие деньги, от заказов нет отбоя. Чего еще желать? Весь мир у твоих ног. Просто плыви по течению признания, успеха и обогащения. Так нет же. Совесть обличает и не дает покоя. Русскому человеку тесно и неуютно даже в успешном художественном творчестве, если оно вдалеке от Родины, вне ее живительного воздуха и света, если оно не ради чистой красоты, блага и истины.

Искусство не спасает. Оно может увлечь и отвлечь на время, но не способно заменить собой жизнь. Искусство – не жизнь, но лишь ее подобие. После того как чары этого подобия падут, человек как на контрасте еще сильнее ощутит свое одиночество в чужом для него мире.

Спасти погибающего человека может только сама реальность, настоящая жизнь, которую можно обрести там, где ты ее получил. Вера помогает нам в этом. Она становится заслоном для обуревающих душу сомнений и искушений, позволяет увидеть правду и истину о себе, своем месте и роли в мире, о своем настоящем родном доме, о Том, Кто все это нам подарил.

Нельзя замыкаться в мире подобий и симулякров. Это ведет к потере связи с реальностью. От образов нужно идти к первообразу, к изображаемому. Для этого образы и существуют, чтобы быть знаками, символами, указующими и свидетельствующими о другом, ином истинном мире. В связи с этим миром они только и могут существовать как обозначающие и имеющие хоть какой-нибудь смысл.

***

Сегодняшнее время заставляет нас переоткрывать многие извечные истины, которые еще вчера казались абсолютно устаревшими, уже почти умершими. Одна из них – это различие своего и чужого.

На этом фундаментальном различии веками базировалась вся человеческая цивилизация. Умение различать свое и чужое (читай – созидательное и разрушительное, родное и враждебное, доброе и злое) лежит в основе личного, семейного и общественного существования и развития. В противостоянии и взаимодополнении этих полюсов зачиналась, рождалась, росла человеческая культура, осуществлялось движение человеческой истории. Благодаря этому различию происходит элементарное разграничение и упорядочение реальности, ориентация во времени, пространстве и вечности.

Либеральная глобализация попыталась размыть, затереть, уничтожить это различие, выбить у человека свою, родную почву из-под ног, освободить его душу от «химеры» любви к своему, родному. Свое (читай – традиционное) было заклеймено варварским, устаревшим, отсталым, несовременным, немодным, достойным осмеяния и поругания. Вместо него всячески рекламировалось и насаждалось новое, современное, так называемое «общемировое», на самом же деле западное, американское, демократическое и либеральное. Осуществлялась агрессивная и беспардонная экспансия Pax Americana.

Тогда, в девяностые, казалось, что глобальный западный проект окончательно победил и уже никто не сможет бросить ему вызов, что это уже навсегда и довольно скоро будут ликвидированы разрозненные и слабые очаги варварского сопротивления либерально-демократическому прогрессу, и прежде всего – традиционные религии.

В это верили на Западе и потому провозглашали «конец истории», под которым подразумевалось завершение социально-политического и экономического развития человечества в виде всемирной, глобальной империи с центром в Вашингтоне.

В это верили тогда и у нас: одни радостно, другие с печалью. Помнится, в наших консервативно-православных кругах тех лет господствовали апокалиптические ожидания, люди реально готовились к близкому приходу антихриста, который возглавит мировое правительство и начнет гонения на оставшихся христиан. Казалось, все тогда указывало на то, что «близ есть, при дверех» (Мф. 24: 33).

Однако Господь судил иначе. Начиная с двухтысячных все больше русских людей стали постепенно возвращаться к своим духовным истокам, переоткрывать свои традиционные ценности, осознавать всю губительность очернения и извращения своей истории, ее деструктивного переписывания в угоду врагам России, учиться ценить и любить свое, опираться и исходить из него, чтобы понимать, уважать и вести диалог с чужим, если, конечно, это чужое не пытается нам навредить и нас поработить. Сегодня этот процесс возвращения к себе и нового обретения себя многократно усилился.

Ныне – время осознания себя, с одной стороны, в отличие от Запада, в конфронтации с ним, с другой, в отличие от Востока и Юга, в диалоге и сотрудничестве с ними.

***

Герой книги приходит к себе и своему через разочарование в чужом, через возвращение на Родину и встречу с Православием. Так он снова обретает себя реального, настоящего, начинает жить и дышать полной грудью.

Герой книги приходит к себе через разочарование в чужом, через возвращение на Родину и встречу с Православием

Нечто подобное происходило тогда и со мной. Я тоже был студентом в те же годы, что и герой повести. Правда, в Киеве, а не в Москве, в педагогическом, а не искусствоведческом вузе. Но это не суть важно. Главное, что я, как и герой повести, пришел к православной вере, вместе с которой и через которую пришло осознание себя русским человеком. Обретение русскости было воспринято мною как священный Божий дар.

Для героя чужим, враждебным началом был Запад с его антирусской либеральной идеологией, для меня – русофобский национализм, идеи которого задавали культурно-интеллектуальную повестку на Украине, насаждались в школах, вузах, средствах массовой информации.

Как и в повести, у меня тоже сначала был период обольщения чужим, принятия его в качестве своего. Это чуть было не привело к потере себя, к забвению своей русскости. Затем последовало отторжение чужого как враждебного, что способствовало усилению поисков своего, родного и естественного, и в конце концов привело к обретению православной веры, вместе с которой произошло обретение своей русской самобытности или, как сейчас принято говорить, идентичности.

Сегодня мы уже понимаем, насколько это важно: знать, кто ты есть, откуда ты родом, кто твои предки, где твой дом, ценить и почитать свое – свои ценности, свою культуру и историю, свою семью и государство. Без гордыни и превозношения. Без ненависти и пренебрежения к другим. С открытостью на диалог и сотрудничество. С готовностью и решимостью защищать свое от любых нападок – извне или изнутри.

Без преувеличения можно сказать, что вопрос сохранения своей идентичности – это вопрос личной, семейной, общественной и государственной безопасности. Потеря идентичности – это утрата себя, полная зависимость от чужого и рабство ему. Ведь свято место пусто не бывает (см.: Лк. 11: 23–26).

В «свободные» девяностые мы фактически подошли к пропасти: страна оказалась на грани распада и гражданской войны, народ – на грани вымирания, большинство семей и отдельных людей занимались выживанием и были просто не способны защищать себя, потому что толком ничего не понимали. Не понимали же, потому что не имели духовной опоры в сердцах и были одурманены либеральной пропагандой. По сути, это было новое «Смутное время» в нашей истории. В старое Смутное время была семибоярщина, в новое – «семибанкирщина». Разобщенное обезумевшее российское общество было как стадо без пастыря.

Что нас спасло тогда? То же, что и в первое Смутное время, как и во времена других тяжелейших испытаний. Милость Божия, молитвы русских святых и праведников, тысячелетний духовных иммунитет и государственническое чувство русского народа.

Я, как и тысячи молодых людей, тоже пропадал и нашелся. И сегодня кто-то пропадает, кто-то находится. Так повелось на земле после грехопадения. Дай Бог, чтобы наши дети не терялись, не уходили на страну далече, а оставались собой, жили и творили у себя дома, в своей родной стране, ценили и любили свое, родное, главное же – нашу святую православную веру; и чтобы те, кто уходит и пропадает, в конце концов находились и возвращались. Надо сделать для этого все, что от нас зависит.

***

Уникальность нашей отечественной культуры в том, что она является одеждой, видимой формой, окладом, земным телом Православия. Стоит только в нее повнимательнее всмотреться, постараться понять – и обязательно откроется благовестие воскресшего Христа.

Уникальность нашей отечественной культуры в том, что она является одеждой, видимой формой, окладом, земным телом Православия

В отличие от многих других народов, русские по рождению и воспитанию изначально приобщены к культуре, которая является дверью в мир истинной веры. В этом смысле русским легче открывать и постигать православное христианство в силу его доступности для них. С другой стороны, это налагает на русских людей большую ответственность перед Господом. Ведь кому больше дано, с того больше и спросится (см.: Лк. 12: 48).

Особенно явно все это открывается в русской литературе. А в некоторых ее произведениях просто лежит на поверхности. К таким, безусловно, относится повесть Светланы Замлеловой «Блудные дети, или Пропадал и нашелся».

Поэтому в завершение хочется сердечно поблагодарить автора за глубоко христианское и одновременно такое русское произведение, а также пожелать новых творческих свершений на ниве развития патриотической и духовно-нравственной художественной литературы.