Уильям Фолкнер, писатель
Роман-омут
Роман Уильяма Фолкнера «Свет в августе» (1932) затягивает развитием своего сюжета, сотканного из судеб его героев, и тем почти визионерским языком, который все это описывает. Читатель все глубже погружается в мрачные глубины человеческого существования на земле, затягивается как в омут.
Сгущающаяся по нарастающей атмосфера произведения во многом напоминает затягивающий трагический психологизм Федора Михайловича Достоевского и/или обволакивающий магический реализм Габриэля Гарсиа Маркеса.
Однако при всем сюрреализме событий ты совершенно веришь всему тому, что и как описывается в романе. Все происходит так, как происходит, как и должно было произойти. Каждый проживает свою жизнь до конца. Каждый платит за все свои дела: как добрые, так и злые. Платит одной монетой – страданием. Каждый выпивает чашу своих страданий до дна.
Божья воля
Самое главное, что поддерживает людей при этом, дает глубинный смысл их несчастному существованию, – это вера в то, что все совершается так, как нужно, по Божьей воле, что все этой всемогущей волей предопределено.
Все герои так или иначе усматривают во всех своих поступках волю Божию
Все герои так или иначе усматривают во всех своих поступках Его волю. Это единственное, что их поддерживает на плаву, дает силы жить и выживать дальше, даже убивать и умирать. Вера в то, что в тебе и через тебя действует Сам Бог, что все твои мысли, слова и дела, вся твоя жизнь от века предопределена Его волей, позволяет всегда и во всем считать себя правым.
Для героев романа нет нерелигиозных вопросов. Что бы они ни говорили или ни делали, – все это проявления непостижимой Божественной воли.
Все религиозно. Многие критики вполне обосновано полагают, что текст романа является своеобразной аллюзией на евангельский сюжет. Есть в нем и свой Христос (Джо Кристмас), и своя Дева Мария (Лина Гроув), и свой Иосиф Обручник (Байрон Банч), и свой Иуда (Лукас Берч, он же Джо Браун), и свой Понтий Пилат (Гэйл Хайтауэр), и свой Иерусалим (город Джефферсон).
При этом все воспринимается через призму протестантско-кальвинистской веры в предопределение всех и вся к спасению или к гибели. Каждый должен прожить то, что ему предначертано свыше еще до создания мира.
Американский дух
В вере в Божье предопределение – ключ к пониманию героев и сюжета романа, но не только романа. По моему мнению, в этом заключается разгадка того, что можно назвать американской идеей, американским духом или менталитетом. Если мы хотим понимать США, его глубинные мировоззренческие установки, вплоть до актуальной политической повестки, нужно читать Фолкнера. Именно он – ярчайший выразитель американского характера.
В вере в Божье предопределение – ключ к пониманию героев и сюжета романа
Фолкнер, будучи сам плоть от плоти американской культуры, это не оправдывает и не осуждает. Как настоящий великий писатель он это выявляет и показывает всеми доступными ему художественными средствами.
Читателю остается только завороженно внимать, смотреть на происходящее как будто изнутри, глазами каждого персонажа, поражаться тому, почему же он раньше всего этого не понимал, и определяться: принимает он такой подход к жизни или нет. Во всяком случае, так произошло со мной при чтении романа.
Расизм
Вместе с верой в Божье предопределение Фолкнер вскрывает еще одну религиозную веру – веру в кровь, лежащую в основе расизма.
Черная кровь должна привести к черным делам, белая кровь – к белым. Так верят люди. Даже негры носят эту убежденность в себе.
«Проклятие черной расы – Божье проклятие, – горько и парадоксально рассуждает в романе писатель. – Проклятие же белой расы – черный человек, который всегда будет избранником Божьим, потому что однажды Он его проклял».
Избранничество и проклятие – выражения предопределенности Божьей. Две стороны одного и того же. Одних Он избирает, чтобы благословить, других, чтобы проклясть. И бессмысленно спрашивать: почему или для чего Он так решил?
Расизм верит в кровь, черную или белую. Кровь в полном смысле воспринимается как религиозно-мистическая стихия. Расизм – это религия крови, религия смертельной борьбы между белой и черной кровью. Поэтому он может быть как белым, так и черным.
Главный герой романа Джо Кристмас – полукровка, в котором сочетаются и белая, и черная кровь. Из текста до конца не понятно, есть ли в Кристмасе черная кровь, был ли его родной отец негром. Трагизм ситуации в том, что в это верят люди, верит сам Джо. При этом и он, и другие относятся к этому с мистическим ужасом.
Вера в проклятие черной крови разрывает его изнутри, делает его чужим для всех, как для белых, так и для черных. Для Кристмаса черная и белая кровь – это его внутренний крест, на котором он висит, мучится всю свою жизнь, чтобы в конце концов умереть страшной смертью. Его смерть – смерть без воскресения. Он и сам не хочет больше жить, сам ищет смерти, чтобы, наконец, обрести покой.
Столкновение и борьба белой крови и черной крови является крестом не только для Кристмаса, но и для всей страны. Как Христос является образом всего страждущего человечества, так Кристмас – глубоко трагическим и противоречивым олицетворением всего американского народа, всей страны.
Расизм до сих пор силен в США, именно потому, что это главным образом религиозная вера. Поэтому с ним невозможно бороться исключительно светскими методами. Расистскую веру может победить только противоположная ей вера. Вера не в кровь, а в дух, в совесть и свободную волю, вера в человека, который с помощью Божией, способен сам определять свой путь.
Тайна предопределенности
К сожалению, герои Фолкнера верят в двойную предопределенность своих судеб – от Бога и от крови. Таким образом, человек оказывается между молотом и наковальней двух предопределенностей – сверху и снизу, с Неба и земли. Так что ему просто ничего не остается, кроме того чтобы следовать предначертанному.
В этом контексте история представляется причудливым и непредсказуемым сплетением множества человеческих судеб. Люди такие, какие они есть, потому что их судьбы, во-первых, предопределены Богом, во-вторых, порождены и сформированы, взращены и напитаны судьбами их предков, кровь которых заставляет их жить так, как они живут.
Все происходит так, как происходит, потому что не может происходить иначе. Все предопределено Богом и кровью. Все течет так, как течет, и не может иначе. Люди встречаются и расстаются, любят и ненавидят, убивают и рождают, совершают подвиги и преступления, потому что на самом глубинном уровне следуют предопределенным для них путем, который непостижим.
Пути человеческих жизней нельзя объяснить, рационально осмыслить, их можно и нужно созерцать, прозревая сходящиеся и расходящиеся линии их неуклонного развертывания.
Жизнь страшна и трагична. Она преисполнена страданием. Для тех, кто подошел к концу своего земного пути и устал, отдохновение дает смерть, как выход, как окончание их жизненного кошмара. Тем, кто еще полон сил, надежду дает продолжение жизни вопреки всему. Люди только и делают, что пытаются убить себя и друг друга, но жизнь все равно продолжается, все равно торжествует, все равно побеждает смерть, хотя бы на время. Олицетворением этой мысли в романе является молодая мама Лина Гроув с младенцем, в образе которой есть явная отсылка к Деве Марии.
Человеческое существование есть удивительное и непостижимое сочетание несочетаемого. И это сочетание в основе своей есть выражение все той же предопределенности. Жизнь и смерть, добро и зло, правда и ложь – от Бога и от крови. Бог и кровь – двуединая тайна предопределенности, сердцевина трагедии человеческого бытия.
Нет ничего, что человек был бы не способен вынести и вытерпеть, уверен Фолкнер
Поэтому нет ничего, что человек был бы не способен вынести и вытерпеть, уверен Фолкнер.
«Похоже, что человек может выдержать почти все. Выдержать даже то, чего он не сделал. Выдержать даже мысль, что есть такое, чего он не в силах выдержать. Выдержать даже то, что ему впору упасть и заплакать, а он себе этого не позволяет. Выдержать – не оглянуться, даже когда знает, что оглядывайся, не оглядывайся, проку все равно не будет».
Кстати, здесь писатель явно отсылает нас к библейскому рассказу о Лоте и его жене, которая не выдержала расставания с родными домом, вопреки ангельскому повелению оглянулась и превратилась в соляной столп (см.: Быт. 19: 15–30).
Стебель все равно пробьется сквозь асфальт, каким бы многослойным и твердым он ни был. Жизнь все равно будет продолжаться в смертоносном мраке. Свет все равно будет сиять во тьме, хотя, казалось бы, для него совсем нет места в действительности. Так верит Фолкнер.
Последняя надежда
Залогом этой веры является заложенная в нас надежда. Надежда никогда не умирает. Может умереть вера. Может умереть любовь. Но не может умереть надежда. Это исключено. Надежда остается всегда, потому что в ней воплощается сама жизнь. Можно жить без веры. Можно жить без любви. Но нельзя жить без надежды. Ведь она – проекция жизни, ее перспектива, залог и вектор ее движения. Те, кто ее все-таки теряет, погибают, потому что им уже не за что держаться в этом мире.
Даже тогда, когда человек разочаровался в том, во что верил, когда он потерял все, что любил, он все равно будет надеяться, сам не зная, на что, все равно будет жить ради того, что ждет его в будущем. Именно надежда заставляет человека жить, вопреки всем ужасам этой жизни.
Вместе с гордостью и страхом надежда делает человека человеком.
Ведь «гордость, надежда, страх и тщеславие – сила, позволяющая человеку держаться либо за поражение, либо за победу, – рассуждает Фолкнер, – сила, в которой и заключается Я ЕСТЬ, и отказ от которой чаще всего оборачивается смертью».
В современном мире большинство людей живут только надеждой, уже без веры и без любви. Надежда – последнее, что у них осталось
Таков человек ХХ–ХХI века. В современном мире большинство людей живут только надеждой, уже без веры и без любви. Надежда – последнее, что у них осталось. Современная цивилизация – цивилизация надежды. Это значит, что в нравственном, духовном плане человек находится на дне своего существования. Ведь, без веры и любви надежда представляет нечто аморфное, абстрактное и всеядное, нечто топчущееся на одном месте. В своем минимуме человек есть существо надеющееся, Homo sperans.
Мир, который описывается в романе, – мир безысходного несчастья, без радости, без любви, без понимания себя и других. Каждый движется по заложенной в него траектории, хотя и не понимает этого. Единственное, что остается у героев романа, – это надежда на то, что все когда-то измениться к лучшему, надежда на чудо или хотя бы иллюзию счастья.
С этой надеждой люди живут и умирают. На смену им приходят другие люди, которые покоряются той же надежде. Таков извечный закон земного бытия. Такова тайна жизни. Жизнь проживает себя до конца, хочется нам этого или не хочется, нравится нам это или нет. Жизнь жительствует.
Смерть – всего лишь та линия, которая очерчивает полноту жизни для человека. Это никакой не антипод жизни, не ее противоположность. Смерть – это тот предел, до которого жизнь доходит и только. Жизнь есть только до смерти. За смертью ее нет. Если там что-то и есть, то это что-то другое, отличное от жизни. Такое представление складывается, когда читаешь Фолкнера. Вся жизнь здесь и сейчас, вся она на земле, во времени и пространстве.
Каждый, пришедший в этом мир, должен отыграть свою роль, занять свою нишу, кем-то стать, исполняя не свой план и идя не к своей конечной цели. Каков этот план и какова цель, мы не знаем и понять никогда не сможем. Остается только верить и в план, и в цель, в то, что все устроено и идет так, как надо. Иначе можно просто сойти с ума. И злодеи, и праведники, и обычные грешно-праведные люди, – все проходят свой путь до конца и не могут выйти, выпрыгнуть из его колеи. Так предопределено Богом и кровью.
«Свет в августе» – книга о неумолимо сгущающейся тьме, в которой вопреки всему светит свет. Поневоле вспоминаются евангельские слова: «Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1: 5).
Хищничество
Кроме общечеловеческого религиозно-экзистенциального плана в романе есть еще собственно американское измерение. Лично для меня книга стала той «алмазной пулей», которая объяснила главное в американском образе мысли и жизни, суть американского характера, который важно и нужно понимать, чтобы не допускать фатальных ошибок в общении с представителями американского духа.
Главный принцип американского образа жизни – это хищничество по отношению друг к другу и по отношению к другим народам и странам
Главный принцип американского образа жизни – это хищничество по отношению друг к другу и по отношению к другим народам и странам. Этот принцип позволяет понять, объяснить и даже оправдать любые совершаемые преступления и переносимые страдания.
Хищник никого не любит. Хищник уважает только других хищников, которые сильнее или равны ему по силе. Уважает, потому что от них исходит угроза. Те, кто слабее, сразу переходят для него в разряд жертв. Для хищника есть только одно право – право сильного. Его девизом могут быть слова из басни Ивана Крылова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать».
Хищник не может быть другим. Странно требовать от него иного, не хищного поведения. Хищникам нужны жертвы. Для белых в романе жертвами выступают негры как коллективная, социальная и расовая жертва. Еще каждый хищник – это потенциальная жертва для других хищников, если, конечно, даст слабину, покажет свою уязвимость, позволив себя сожрать.
Хищникам не ведомы ни жалость, ни сострадание. Хищник не жалеет ни себя, ни тем более других. Пожалеть, посочувствовать – значит показаться слабым, перестать быть хищником и дать шанс другим тебя сожрать. Жалость и сочувствие в других воспринимаются исключительно как проявления их слабости, как повод и возможность для нападения на них. Жалость и сострадание для жертв, а не для хищников.
Все это укладывается в то, что называется социальный дарвинизм. Когда человек человеку – волк, когда идет постоянная борьба за выживание, в которой сильнейшие пожирают слабейших, потом дают потомство, и все повторяется заново уже на новом витке жизни.
Такова подоплека знаменитого американского афоризма «Nothing personal, just business». Люди живут за счет пожирания друг друга: физического и психического. Жизнь – это выживание и только выживание. Для того чтобы выживать, необходимо охотиться и есть тех, кто слабее тебя, спасаясь от тех, кто сильнее. Таков закон жизни животных и людей. Надо драться за свое место под солнцем, чтобы прожить как можно дольше.
Поэтому жизнь – это сплошное страдание и смерть. Чем остается руководствоваться в такой жизни? Инстинктом самосохранения и надеждой. Это две стороны одной монеты. Животным хватает инстинктов. Человек есть животное разумное. Одних инстинктов для него мало.
Разуму нужна надежда и вырастающая из нее вера: вера в волю Божию, Который предопределил все и вся, Который избрал именно тебя, чтобы ты жил и побеждал своих врагов всеми доступными для тебя средствами. Вера в предопределенность, помноженная на гордыню, дает веру в собственную избранность, в исключительность своей роли в истории.
Такая вера позволяет снять с себя ответственность за все совершенное в прошлом и совершаемое в настоящем; дает моральную индульгенцию для любых будущих поступков. Она совершенно исключает совесть, делает ее совершенно излишней и ненужной. Зачем совесть, если ты все и всегда делаешь правильно, то есть по воле Божией? Зачем покаяние и обращение к Богу, если тебе не в чем каяться?
«Должны же быть, в конце концов, такие случаи, когда человек не может взвалить всю вину и ответственность на Бога, – задумывается бывший пастор Гэйл Хайтауэр. – Должны быть».
Но он человек-изгой, человек-юродивый, человек-исключение, человек-жертва, который лишь подтверждает общее правило: всегда и за все отвечает Бог, а не человек.
Люди совести и люди гордости
Показательно, что у героев романа совсем нет таких, казалось бы, естественных для человека угрызений совести. У них есть только одержимость исполнением своего предназначения, каким бы оно ни было, маниакальная устремленность к развязке, какой бы она ни была. Таков главный герой романа убийца Джо Кристмас, в котором критики усматривают парадоксальную аллюзию на Христа.
Такое восприятие человеческой жизни совершенно невозможно представить в русской литературе, которую в целом можно охарактеризовать как литературу совести. Самым сильным ее выразителем у нас, безусловно, является Федор Михайлович Достоевский. Там, где есть совесть, – есть вина, есть покаяние, есть жажда прощения и спасения, есть непрестанное Богоискательство.
Фолкнер пишет о людях, которые ни в чем не сомневаются, не ищут ни Бога, ни диавола
Фолкнер пишет о людях другого типа: людях, которые ни в чем не сомневаются, не ищут ни Бога, ни диавола, потому что уверены, что Бог уже и так через них действует как через Своих избранных. Он уже изначально все за всех решил. Потому остается одно – исполнять то, что хочешь, будучи свято уверенным в том, что исполняешь Его всемогущую волю.
Вера во всеобщую предопределенность, с одной стороны, может давать человеку силы для всецелого самоотречения и самопожертвования в добрых делах, с дрогой, может стать основой для оправдания человеческой гордыни и всех других греховных страстей. Она может стать как благословением, так и проклятием для человека.
На земле идет борьба между людьми совести и людьми гордости. Гордость не так часто заявляет о себе явно и открыто как порождение диавола, довольно часто она оправдывает себя тем, что таков естественный для человека образ жизни или даже рядится в одежды кротости, смирения и послушания, маскируется под волю Божию.
Гордыня чрезвычайно коварна. Это нужно понимать и уметь от ее коварства защищаться. С хищниками в себе и вне себя нужно уметь бороться, иначе они нас сожрут. Ложь нужно побеждать правдой, одержимость – совестью, смерть – жизнью, зло – добром. «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12: 21), – призывает апостол Павел. С сатаной нужно бороться не его собственными средствами, но благодатью Божией.
Свет Православия
Люди – не хищники и не жертвы. Люди – не животные. Не живые марионетки. Люди – это люди, творения по образу и подобию Божию. У них есть свобода, совесть и ответственность перед Богом, самим собой и другими. Мы сами определяем свою жизнь или к гибели, или ко спасению. Мы можем грешить, но можем и каяться, можем менять свою жизнь, выбирая добро или зло.
Бог все предвидит, но не все предопределяет. Воля Божия – не компьютерная программа, не автоматический алгоритм. Это Его заботливая любовь о Своем творении, о каждом человеке, благословляющая все доброе в его жизни, попускающая все злое, но всегда направляющая человека ко спасению. Воля Божия не отрицает и не подавляет свободу человека. В своих действиях она ее признает и учитывает, старается на нее повлиять во благо через совесть и житейские уроки.
Мы не жертвы и не хищники. Нужно избавляться от этой ложной дихотомии, навязываемой нам сегодня
Еще раз: мы не жертвы и не хищники. Нужно избавляться от этой ложной дихотомии, навязываемой нам сегодня, в том числе многочисленной западной кинопродукцией, особенно американской. Если в мире есть только хищники или жертвы, значит, этот мир погиб, значит, у него нет больше никаких перспектив и вариантов для развития. Тогда он обречен на неуклонное самоуничтожение, через пожирание самого себя, пока не доест до конца и не умрет.
Православие – это спасительная альтернатива этим гибельным противоположностям. Православные призваны быть свидетелями Истины, проповедниками Христа, сотрудниками Божьей правды, проводниками Его любви, удерживающими мир от хищничества, людьми совести, теми «десятью праведниками», ради которых Господь еще дает миру время на покаяние.
